Ранним утром 22 июня 1941 года девятнадцатилетняя Ксения отправилась в баню. Рабочая неделя — длинная и только в воскресенье можно отдохнуть, помыться, сделать домашние дела.
Какое же чудо эта парная! Прогреешься — каждая пора дышит, сразу силы прибавляются, будто снова на свет народился. А уж когда перед выходом из помывочной опрокинешь на себя тазик ледяной воды, совсем радостно становится и дышится так легко! Все невзгоды рассеиваются, будто их и не было.
Вышла Ксения из бани, что на улице Льва Толстого стояла, счастливая, чистенькая, свеженькая, щечки раскраснелись. Чтобы добраться до дома, надо пройти площадь, где в самом центре, в круглом сквере, стоит памятник Ленину, а рядом на столбе — репродуктор. Всегда по воскресеньям здесь громко играет музыка, звучат песни и разные интересные передачи. Но сегодня музыка не звучит, а вокруг этого столба собралось много народу и все напряженно чего-то ждут. Подошла и Ксения. А ждут особого известия, как было объявлено раньше.
И вдруг, диктор четким голосом говорит о начале войны. Невозможно словами описать ужас, который охватил всех слушающих. Ксения медленно, со слезами на глазах, не чувствуя ног, поплелась домой. Что же теперь будет?
События развивались стремительно. Сразу же началась мобилизация по всем параметрам: многих мужчин отправили на фронт, а в тылу надо было организовать госпитали и бесперебойную работу в городе и селе, поставки для фронта продуктов и одежды, медикаментов и бинтов, дров и торфа, лошадей, машин и топлива. Да мало ли что надо еще для фронта.
Через некоторое время в артели «Швейник», где работала Ксения, собрали комсомольское собрание, надо было от коллектива назначить пять добровольцев на фронт. Все притихли в ожидании решения…
Обсуждали недолго, комсорг зачитала уже подготовленный список добровольцев, в него вошли: Ксения с подругой Аней, две Зины, а вот имя пятой девочки стерла память. Неделю Ксения собиралась, завершала свои тыловые дела: надо рассчитаться на работе, сдать книги в библиотеку, перетрясти пожитки, кое-что отдать подругам, сходить пешком на Крутую Гору и попрощаться с сестренками, собрать сидор в дорогу.
Отправились они на грузовой машине до Казани, потом по железной дороге до Москвы в телячьем необорудованном вагоне. Было невыносимо холодно, вагон продувался насквозь. Еда кое-какая была, перед войной стало полегче прокормиться, и кипяток на станциях можно было раздобыть, чтобы погреться. А вот с уборной была просто беда. Самое страшное воспоминание об этой поездке связано с туа—летом. Его просто не было. И надо было как-то на ходу держать подругу за руки, чтобы та смогла облегчиться. Это было тяжело и опасно. Ехали долго, на каждом полустанке стояли, видимо, пропускали более важные составы в сторону фронта.
Аня и Зина попали в связистки и прослужили в Красной Армии до конца войны, еще одна Зина была санитаркой, а вот Ксению и ту, чье имя не сохранилось в памяти, вернули назад в Чистополь, демобилизовали их по состоянию здоровья — истощение. Ну какие они вояки, если их надо полгода откармливать? Мама Ксения тогда весила 40 килограмм, это даже представить невозможно. Но самое трудное было еще впереди.
Сестра Елена после семилетки уже училась на фельдшерско-акушерских курсах, а летом работала на колхозном поле. Всю войну она, совсем еще девчонка, была донором и сдавала кровь для фронта, но питание не могло восстановить такие затраты организма, и к концу вой-ны она почти ослепла. У нее всю жизнь были очки с толстыми линзами. Елена боялась совсем потерять зрение, поэтому даже ребеночком не обзавелась. Кому нужна будет слепая мать? Так она думала и прожила всю жизнь одна. Она была моей крестной, поэтому я всегда считала ее своей мамой.
Дедушка мой, отец этих девочек, восемь месяцев был под Москвой на рытье окопов. Непосильный труд, недоедание и болезнь желудка совсем подорвали его здоровье. Он не мог встать с нар, чтобы идти работать, и его ругали, как бузотера, но потом все-таки отправили на медкомиссию. Дали заключение, что работать не может, и отпустили домой. Через два месяца дед умер, предположительно, от рака желудка. Это был май 1942 года, а впереди было еще три года военных испытаний. Именно в это время, в лихую годину для страны, Ксения вступила в коммунистическую партию, чем гордилась до самой смерти.
Швейная артель полностью перешла на обеспечение фронта всем необходимым, что они могли сделать. Привозили много военной одежды с раненых. Ее прокаливали от вшей в специальной жаркой комнате, в бане, что-то стирали, штопали и обновленную одежду снова отправляли на фронт. Шили ватные бушлаты, стеганные брюки, гимнастерки. Для меховых курток, собирали даже самые малюсенькие кусочки меха, чтобы ничего не пропало даром. Ватники трудно было стегать маленьким, ослабленным голодом девчонкам, но они справлялись. У Ксении совсем не было сил работать, руки от голода не слушались. Чтобы раскраивать ватники для фронта из толстой ткани, она залезала на стол и резала не руками, а всем телом, нажимая на ножницы. Нужная и прочная одежда получалась для наших воинов. Этот кропотливый тяжелый труд нужен был фронту.
Голодали сильно. Чай заваривали из морковной ботвы или пили просто кипяток. Хлеба давали 250 грамм в сутки. Это примерно, если от нашей привычной буханки отрезать вкруговую ломтик двухсантиметровой толщины. Но в нем были даже опилки и отруби, то есть сытости не жди. Был у квартирной хозяйки огородик, с ней вместе Ксения сажала картошку. Осенью 42-го года пошли в поле копать эту картошку, обратно везли урожай на тележке домой. Ксения держалась-держалась за телегу, да и упала в голодный обморок. Вот так помощница!
Именно в это время, осенью 1942 года, мама стала кандидатом в партию, а в ноябре 1943 года стала коммунистом. Она всегда говорила, что в партию вступила тогда, когда Родина истекала кровью, а не тогда, когда ей нужны были какие-то льготы.
В это же время, осенью 42 года, мачеха привела Матренку, младшую сестренку Ксении, и в придачу передала им овечку, сказала, что ей трудно с двумя детьми. Девочке надо было идти во второй класс. Сшила Ксения ей сумку из лоскутков, натолкала туда старых газет вместо тетрадей, чтобы писать на полях примеры, задачи и тексты по русскому языку. На иждивенца прибавили немного хлеба — 50 грамм. Ну как прокормить ребенка этим кусочком хлеба?
Принесут домой хлеб и гоняют его по столу:
— Ешь Мотя.
— Нет, я не хочу, сама ешь.
По капельке щиплют, щиплют и не замечают, как все съели.
Квартирная хозяйка, у которой жили девочки, трудилась в рабочей столовой посудницей, мыла котлы от каши и супа. Столовая эта располагалась на улице Ленина, по четной стороне, второй дом от угла, там, где теперь стоит Чистопольская гостиница. От школы № 3 совсем близко, только дорогу перебежать. И Матрена после уроков наладилась ходить к тете Рае в столовую, помогать. Она усердно облизывала все баки от каши и супа и уже сытая бежала домой делать уроки.
К началу 43-го года стало чуть легче. На фронт ушел старший брат и прислал им аттестат, по которому давали кое-какие продукты и мыло.
На противоположном углу улиц Льва Толстого и Ленина расположился госпиталь, и туда на лечение стали прибывать с фронта бойцы. После школы ребятня бегала посмотреть на воинов, познакомиться, в надежде на угощенье. Иногда им удавалось раздобыть даже кусочек сахара или сухарик. Матрене однажды повезло, ей подарили фанерный чемодан. И теперь в школу она ходила, как принцесса, не то, что с тряпичной сумкой! А уж зимой стала вообще героиней класса: все просили чемодан, чтобы прокатиться с горки.
Детство невозможно ничем затормозить или отменить. Даже в таких тяжелых условиях дети оставались детьми со своими радостями, детскими надобностями и мечтами.
Фото:
